Накануне 70-летия Победы мы стараемся встретиться с теми, кто воевал или пережил войну ребёнком. Только от них мы можем узнать настоящую правду о тех годах, о том, что пришлось пережить нашим землякам, старшему поколению. Одна из таких встреч состоялась у нас в таёжном посёлке Юхта Свободненского района.
Но вначале в редакцию пришло письмо. «Здравствуйте. Я живу в Экимчане Селемджинского района, но родом я из Свободненского района. Там у меня проживают мама - Печерица Валентина Михайловна, ей 83 года, и сейчас, к 70-летию Победы, может быть, вас заинтересует материал о её военном детстве. Я кое-что записала, но, наверное, вам будет лучше встретиться с ней и поговорить. Проживает она в Юхте-3. Пилипенко Мария Николаевна».
Предоставленный материал под заглавием «Рассказы моей мамы о войне» был, несомненно, интересен, но некоторые моменты требовалось уточнить, дополнить, да и встретиться с Валентиной Михайловной хотелось, посмотреть сохранившиеся фотографии, поговорить. И вот мы в лесном посёлке, где прямо перед типовой четырёхэтажкой на сопках раскинулся роскошный заснеженный бор. Валентина Михайловна достала фотоальбом, разложила пожелтевшие снимки…
- Мои родители - переселенцы из Харьковской и Полтавской губерний. Они переехали на Дальний Восток в 1910 году, маме всего семь лет было. Железной дорогой, товарняком - до станции Сретенской, а затем - на подводах (на быках!), на чём могли, на паромах добрались в Зейский район. Мама мне потом рассказывала - лес показался ужасным, комары - звери, но зато рыбы, дичи - изобилие! Копали землянки, в них и зимовали, а потом начали корчевать тайгу и строить добротные дома. Жили сначала в Старой Улунге, где Улунга впадает в Зею. Но в 1928 году деревню снесло во время наводнения, и жители переселились повыше, за три километра, основав другую деревню, тоже под названием Улунга. Здесь я и родилась в 1931 году. Сейчас этого села нет, его затопило в 1953 году, потом всё распахали вместе с могилами родных…
Отец мой работал бригадиром в колхозе «Вторая пятилетка». Он партизанил в Гражданскую, весь израненный был: даже в Чудиновском бою побывать довелось! В колхоз вступать в 1931 году боялись, мама не хотела, а отец сразу отдал двух коней, корову… А перед войной в колхозе жизнь наладилась, дали столько хлеба на трудодни - по четыре килограмма на трудодень! Мы такого ещё не видели. Хорошо жили до войны, только сначала с материалом туговато было - не достать! Но зато все сытые были, тайга выручала! Одежда потом появилась, дети подросли. Вот только отца уже не было: умер от пневмонии в 1938 году, а детей в семье - куча, восемь человек. Двое, к сожалению, умерли.
Помню - русская печь, матрацы, набитые соломой, одинарные рамы в избе, замерзающие зимой, некрашеный пол. Корова, свиньи, куры, огород огромный, а маме в то время всего 35 лет было, старшей дочке Любе - 16. Когда дети подросли, старшие в колхозе работали, младшие дома по хозяйству помогали.
О начале войны 22 июня узнали ближе к обеду. К правлению колхоза потянулся народ, бабы в нарядных платочках, а мужики, сбившись в кучки, курили, степенно переговариваясь. И было странное ощущение первомайских или октябрьских праздников. Стол накрыли кумачом. Говорил председатель, члены правления колхоза, а потом из зала взял слово дядька - Фёдор Овдиенко: «Вы не представляете, какой враг попёр на нас, какой это жестокий и страшный враг. Я был в плену у немцев в Первую мировую, я с голоду умирал, я со свиньями жрал из корыта!». И как-то сразу все притихли, заплакали бабы…
А потом началась мобилизация. В Усть-Улунге была крупная сплавная контора, в которой работали завербовавшиеся на заработки здоровые, красивые парни. Пешком, колоннами шли до Умлекана, а потом на баржах - по Зее, с песнями, гармошками отправлялись на фронт. Возвращались потом незаметно, один-два, на костылях, повзрослевшие, израненные. Конечно же, далеко не все. Не вернулся с фронта и жених старшей сестры Любы. В 1943 году мобилизовали и брата Фёдора, но до фронта не довезли - эшелон попал под бомбёжку. Израненный весь, вернулся в 44-м, всю жизнь раны давали о себе знать.
А тогда - в июне 41-го - начали люди сметать с прилавков всё, что было. Мама, собрав все деньги, отправила меня с братом Серёгой в Улунгу, наказав на все деньги купить продуктов. Её ведь с работы не отпускали! Мы и пошли пешком. В магазине почти ничего не оставалось, но нам понравился в красивых банках консервированный зелёный горошек! Набрали его на все деньги, как и наказывала мама. Когда мы, довольные собой, пришли домой, мама навзрыд плакала… Ведь у нас в огороде этого гороху было навалом!
С началом войны Любу направили на курсы комбайнёров, так на комбайне она и проработала всю войну на полях колхоза. Мы все со второго класса в колхозе работали. Учились до мая, снова в школу - только в октябре. В деревне с началом войны закрыли сельсовет, перевели в Умлекан, мы ходили туда учиться за три километра. Идём, а там ждём лодку, переплываем, а в школе - холодно! Закончила я там три класса, а затем - интернат 3-го лесопункта Зейского района, где учил нас Николай Иванович Попов. Он был директором, а жена его - воспитателем. За двенадцать километров туда приходилось добираться! Домой - на воскресенье. Там однажды на нас волк чуть не напал на таёжной дороге - увязался до самой деревни... Семилетка там была, но не все учёбу выдерживали. Сами заготавливали дрова. Учебников не было, писали на журналах, газетах - деревянными ручками со стальными перьями, между строчек. Николай Иванович душевный человек был: к каждому ребёнку подойдёт, поговорит, поможет.
Со мной девочки-немки учились: Эльза Каштрем, Эрна Ризен и Галя Гоголь. Их сослали в Умлекан, в Юбилейный, - все немцы с Поволжья. Им иногда, ещё до войны, приходили письма с родины. Я по-немецки не понимала толком, а вот читала неплохо. А они, наоборот, только общались на родном языке. Я читала эти письма, порой не понимая слов, а родственники этих девочек и сами они - слушали. К одной девочке, Эльзе, однажды отец приехал, накинуть ей было нечего - так он завернул девочку в шинель и домой повёз.
Нас, детей, привлекали на прополку пшеницы, конопли, картошки. Да, коноплю на полях выращивали, работали на прополке не более двух часов. Чтобы не одуреть. И никто не думал использовать это растение так, как сейчас. Дадут нам с утра по куску хлеба, по стеклянной бутылке молока с деревянной пробкой - и на весь день на работу, в поле. Пока дойдём до полей - всё съедим помаленьку. Босиком идём, руки-ноги в цыпках и царапинах. Работали честно и добросовестно, сколько взрослые скажут, столько и сделаем. Председатель сокрушался: «За что мне эта напасть - насадили ребятишек, попробуй спроси теперь с них!»… До слёз ему было нас жалко.
Помню маму - маленького росточка, крепенькая, шустрая. Прибежит зимой с работы - и к печке, трёт, трёт замёрзшие коленки. Одежонка худая, чулочки. Мы ведь не понимали, стеснялись: можно было носить кальсоны, брюки - от отца остались, не было бы потом ревматизма. Не берегли себя.
Председателем колхоза был мамин брат. В их семье тоже детей много было, его на фронт не брали. А он никого не обижал, пойдут рыбу ловить - делят по всем семьям. Молодец был дядя Кузьма. Иногда он ездил в райцентр и оттуда привозил вещи: кофты, юбки - ношеные, «трофейные», как тогда говорили. Всё делили по семьям. И двоюродному брату шинель досталась - советская, но с правой стороны - дырочка с расплывшимся бурым пятном! Он поначалу-то надел, а потом ему сон приснился - солдат какой-то говорит: «Ты зачем мою шинель надел?». Так и не смог он её носить, со слезами о страшном сне рассказывал!
Работали, как муравьи, и взрослые, и дети. Помню интересный случай: мою сестру Галю помимо работы на ферме отправляли на лесозаготовки. За ударный труд её наградили медалью «За трудовые заслуги». А подружке её вручили валенки! Сестра так плакала дома: валенки-то новые, неподшитые, так хотелось обновку, а дали медаль - что с неё толку?!
Однажды на Пасху нечего было поставить на стол, кроме варёной картошки. И тогда Серёга пошёл в лес с допотопным ружьишком в надежде что-нибудь добыть. Уж как он изловчился - никто не знает, но убил четырёх диких гусей!
Время было - налоги, и за интернат порой нечем платить. Картошку сдавали, яйца, мясо. А государству ещё и шкуры свиней сдавать полагалось. Обнаружил он на чердаке эту шкуру несмолёную, со щетиной - «Валя, хочешь шашлыка попробовать?». Притащит кусочки шкуры, нажарим мы их на палочках… Когда мама спохватилась, от шкуры, считай, ничего не осталось. Мама отлупила Серёгу от души: ведь могли за такое дело даже посадить! Выручила нас тётя Дуня, они побогаче жили. Отдала шкуру за нас... Помню, как самосад на фронт отправили - два мешка! Дома его резали и резали вечерами!
Отголоски сталинского террора коснулись и наших деревень. Однажды, слушая в правлении колхоза сводку о неутешительном положении дел Советской армии на фронтах, об отступлении войск, дядька Серобаба высказал своё мнение: «Наши удирають, та в штаны сэруть!»… Через несколько дней приехали люди в форме и забрали бедного деда.
В сорок третьем в колхоз откуда-то явились семеро военных. Говорят: «Наша часть идёт за нами». И - давай бабам помогать сено косить! Хорошо помогли. Познакомились с ними девчата. А оказалось, они - дезертиры. Их потом поймали, один даже успел ребёнка нажить.
В конце войны много солдат шло через нашу деревню. Идут, поют! На войну с Японией. Веселее стало. Тоже бойцы помогли колхозу. Сестра Люба там и познакомилась с будущим мужем. Борис Павлович Крылов, старшина. Вот он - на фотографии, второй слева - «Память Мукдена, 1946 год». А вот мальчишка рядом с бойцами - переводчик с японского! Много медалей было, но какие - уже не помню, внуки его всё посдавали куда-то… А другой мой зять - Алексей Козубенко - прошёл всю войну, награждён был орденом Красной Звезды, медалями «За Отвагу», «За взятие Кёнигсберга» и другими. Его дети награды хранят.
Помню, как однажды мы с братом сидели за столом возле керосиновой лампы, Серёга прыснул в кулак, брызги попали на горячее стекло и затрещали. Мы стали плевать на ламповое стекло с двух сторон, и - вдребезги! Не избежать бы нам ремня, но Борис где-то раздобыл стекло и принёс.
Валентина Михайловна долго перебирала фотографии:
- Вот - единственная фотография, где мама и отец. А вот здесь я - комсомолом руководила. Быстро годы пролетели. А от всей огромной нашей семьи я осталась одна…
Хозяйка квартиры всё рассказывала, мы с интересом слушали, и одна мысль не давала покоя: а что будем своим детям, внукам рассказывать мы? О том, как без боя сдали страну, как народ из самого читающего и культурного стал до того безграмотным, что потребовался новый ликбез?
Они ведь видят жизнь без прикрас и торопятся жить. И потому не стоит их осуждать.
Фото Владимира Межова и из архива семьи Печерица.
А об тех кто перешёл на сторону Германии, снят фильм»Вологодский романс».
Спасибо автору за рассказанную историю! Прочитал словно фильм просмотрел! Здоровья этой замечательной женщине и долгих лет жизни.
коменты излишни!
Сколько же этих историй, опалённых войной. Жалуемся на кризис… Стыдно. Живём, слава Богу. Дети сытые, радость.