16 июня почтенный юбилей отметил наш земляк, ветеран завода «Автозапчасть» и потомок одного из основателей деревни Семёновка Ф.А. Авдеев. Накануне своего 90-летия Федот Алексеевич согласился рассказать журналистам о своей жизни то, что многие годы хранил в тайне, до сего дня опасаясь репрессий властей...
Глядя на крепкого седоусого мужчину с задором в глазах, трудно поверить, что за его плечами – девяносто… Неторопливая речь, мельчайшие подробности событий, от которых нас отделяют восемь десятилетий, - ведь недаром говорят, что память детства самая сильная. И – тревожные нотки в ходе повествования: исторический процесс идёт по спирали, и иногда случаются трагические повторы тех событий, которые по логике вещей не должны повториться никогда.
- Многое пришлось пережить. Самому не верится, что уже девяносто! Вам трудно будет поверить, но я, пожилой человек, которому в принципе уже нечего бояться, до сих пор боюсь НКВД, хоть его давно нет. Тот, кто пережил такое в детстве, поймёт меня. Эта рана в душе – навсегда.
Я родился 16 июня 1926 года в деревне Семёновка Амурской области. Мой дед, Авдеев Никанор, один из основателей деревни. Это целая история. Они ведь староверы были. Когда было гонение на их веру, они разъехались по всему свету. Дед оказался Австро-Венгерской империи, которой правили Габсбурги. В городе Черновцы он родился (это потом часть Австро-Венгрии стала Западной Украиной). Там, конечно, русским было трудно. Когда узнали, что на Дальнем Востоке дают наделы, освобождают от налогов, разрешают селиться – староверы послали сюда гонца. Узнать, как и что. Он съездил – и заявил, приехав назад: «Там земли – хоть сколько дают. Всё родит! Ягоды – негде встать. Косачи садятся на листвяк – листвяка не видно! А сколько там зверя и рыбы!». А дед до этого взял в аренду земельный участок там же, в Австрии. Посеял овёс. Такой овёс хороший вырос! Начали урожай снимать – а пан уже ходит вокруг: подсчитывает барыши, сколько ему достанется. Дед не выдержал – уехал. Прибыл на переселенческий пункт в Суражевке. Три семьи приехало тогда. Главы семейств – мой дед и ещё двое, одного из них Семионом звали. Стали тянуть жребий, в честь кого будущую деревню назвать. Вытянул Семион, вот и назвали Семионовкой. Это потом в Семёновку переименовали. Тайгу корчевали, обустраивались. Инженеры переселенческого пункта дали план деревни. Такую деревню мужики подняли! Дома стояли «в линию», ни один дом даже на десять сантиметров не выдавался! Заборы добротные, вход – только с улицы. С двора – вход на веранды, а уже оттуда – в жильё. А какие ворота были на въезде в деревню! Современным жителям рассказывал, что был чистейший ключ, - никто и не помнит, всё заросло. В нём когда-то женщины руками ловили гольцов! Лес по Пёре гнали (она тогда глубокая и широкая была) – шестиметровые брёвна. А что в итоге? Деда заморили в тюрьме - то ли из-за того, что старовер был, то ли из-за того, что из Австрии когда-то приехал, отец тоже попал под жернова НКВД. В тридцатых годах здесь, в районе Мутиводы, тюрьма была. Когда дед умер, его тело попросту выбросили за пределы тюрьмы. Брат узнал об этом, привёз его в Семёновку и похоронил. Я знаю его могилку, берегу…
Все тогда поразбежались из Семёновки. Кто успел – жить остался. Кто остался – на моих глазах это было - приехали сотрудники НКВД, собрали мужиков, построили и погнали. Среди них был и мой отец. Строй – 20 человек. Два конвоира. Сам видел! Самые трудолюбивые мужики сгинули. Настоящий беспредел…
Отца судила «тройка». Спросили: «В церковь ходил? В бога веришь?» - «Все ходили, и я ходил. Все верили, и я верю». - «Десять лет»…
Через пять лет пришла первая справка о смерти. Их две было. В одной – сообщали, что отец умер от заворота кишок, а во второй – что расстрелян в городе Хабаровске. Страшно вспоминать, и ещё страшнее представить, что вдруг настанет такое время, как было, - когда за одно слово могли дать расстрел… Я малец был, когда познакомился с методами работы НКВД. Отца тогда уже забрали. А я случайно попал. Это сейчас допрос малолетних производится в присутствии родителей. А тогда… В НКВД меня тогда так напугали, что боялся людям в глаза смотреть…
Мы все в колхозе работали. А потом – война. Школа-семилетка в Семёновке, одна на несколько деревень. Ученики из других деревень жили на квартирах, чтобы учиться. Я у бабушки рос: мать не могла всех четверых прокормить. Окончил семилетку, колхоз послал ребят на раскорчёвку… Тяжёлая работа, руки все в мозолях. Бабушка говорит: «Уезжай!». В Хабаровске жил мой дядя. У него детей не было. Там я и начал работать на авиационном заводе имени М. Горького. Проработал там всю войну. В армию меня не взяли: с завода на фронт не отпускали. Оборонный завод, нужно было работать. Завод выпускал штурмовики «ИЛ-2». Страшное оружие против фашистов! Один хабаровский завод, как мы потом узнали, дал стране больше самолётов, чем было получено в своё время по лендлизу! Сутки – два самолёта. Когда на заводе я получил паспорт, почувствовал себя человеком. А если честно, я даже толком и не видел, как самолёты собирались. Каждый из нас делал своё дело. Я работал в инструментальном цехе. Обучили нас в учкомбинате (учебный комбинат) при заводе несколько недель – и попал в этот цех. Был строгальщиком. К концу войны собрали нас на призыв. Показывали немецкое оружие, технику, обучали. Военные билеты со штампом «Отсрочка» называли «Броня»: «Годен, не обучен». А в итоге - меня лет 60 всё обучали: вечно был на разных переподготовках, курсах.
Когда началась война с Японией, присылали в Хабаровск пленных японцев. Эшелоны! На наш завод пришёл целый эшелон таких военнопленных. А конвоиры – женщины с карабинами! Страшновато было за них: всё-таки самураи есть самураи. Одеты культурненько, у каждого висит полотенце, и имеется… туалетная бумага. А главное – у многих были золотые зубы. И это пленные! А мы на заводе вкалывали – не во что было обуться и одеться. Перед пленными немного неловко было.
После войны нас 400 человек перевели на обучение с завода им. Горького на завод им. Кирова. Это был судостроительный завод. Год пожили по-человечески: хорошее общежитие, со всеми удобствами. А потом – назад, в «трущобы», где порой угорали от печного газа… На заводе им. Горького много чувашей тогда работало – хорошие люди. Собирали уже «ЯКи». Из Харбина привезли трофейный авиационный завод! Такие станки были японские – как глянули, так вырвалось: «Как же мы сумели победить?!»… Мы таких станков и не видели!
В Благовещенске поступил в сельскохозяйственный техникум. Хотелось – ближе к родным местам. А прописку не давали! Помог тогда родственник, работавший в милиции. И я остался в Свободном. Работал на Амурской электростанции, а потом – в «Автозапчасти». Трудно было. Тогда там только-только убрали рабочих из числа заключённых, оставались только гражданские. А расценки все были – как для заключённых! Мизерные. Заключённые потому и были большими специалистами! Дадут им задание – если не выполнили, дополнительной пайки не видать. Так они чего только не изобретали, чтобы норму перевыполнять, каких только приспособлений не придумали! И могу сказать: по-настоящему я научился ремеслу именно в «Автозапчасти». Больше тридцати лет проработал! Жаль завода. Там можно было выпускать фактически всё! Когда ушёл на пенсию, спустя какое-то время заглянул на завод – а там новенькие станки режут автогенами. На металл китайцам! А ведь в 3-м цехе уже был поточный метод! Автоматизация. До сих пор душа болит. Да что говорить о прошлом – надо жить настоящим. И не бояться рассказывать молодым правду, какой бы горькой она ни была.
А что касается юбилея, – то, что его справляю, уже подарок. Жизнь прожить – не поле перейти. Я дед, прадед, – и это хорошо. А самое главное – что живём душа в душу с супругой, Галиной Григорьевной, что навещают родные, чего и всем желаю. Хотелось бы, чтобы трудные времена остались для всех позади. И чтобы наши потомки не повторяли ошибок прошлого.
Надежда Николаевна, мы передадим Олегу Валентиновичу вашу просьбу и созвонимся с вами.
Хотелось бы связаться с автором статьи, на старой фотографии есть наша родственница, и у меня есть многим чем дополнить эту статью. Первые три семьи которые приехали были семьи Авдеевых, Федоровых, и Исаковых. все эти семьи в последствии породнились. Я долго вела расследование и устанавливала фамилии, очень хочется познакомиться с человеком который это помнит.
А где все сталинисты? Кто нам расскажет, что никаких лагерей не было? Что Сталин мухи не обидел и что вообще, зря этого сына «врага народа» не добили?
ну вот, а одному персонажу в красном пуховичке бабушки рассказывали, что не было никаких репрессий… видимо одни бабушки и дедушки сидели на вышках и охраняли других бабушек и дедушек, отсюда и разные взгляды на происходящие события…