Все мы в детстве играли в войну. И экипировка тогда была у наших пацанов соответствующая. У одного была дедовская будёновка (я ему страшно завидовал), у другого - планшетка времён войны и старая шинель, у третьего - наган без механизма. У меня была фуражка с синим околышем и без кокарды (позднее я узнал, что это была фуражка сотрудника КГБ конца пятидесятых).
Тем более, что двухэтажный особняк по улице Ленина, 29, где жила наша семья, все называли «кагэбэвским». Построен он был в послевоенные годы для семей сотрудников МГБ, и во всех квартирах имелись телефоны! Многие соседи - чекисты - были ветеранами войны и, даже собираясь по выходным за «рюмкой чая», старались держать язык за зубами, хотя порой и удавалось пацанам услышать такое, о чём в учебниках не писали. Об одном из ветеранов, Иване Герасимовиче Соловкине, мне хотелось бы рассказать особо.
Среди соседей он был самым старшим. Добродушный крепкий старик с мягкой улыбкой и приветливым взглядом отличался тем, что был не очень-то разговорчивым. Но мог «положить на лопатки» любого историка по вопросу хронологии исторических событий. А если требовалось вспомнить фамилию давно ушедшего политического деятеля, дату подписания какого-нибудь исторического документа - тут ему не было равных. И крепко выпившим его никто никогда не видел. Любил копаться на даче, раз в неделю попариться в бане, привив эту привычку внуку и правнукам. Я так бы и не узнал, насколько необычной была судьба моего старого соседа, если бы этой весной его зять, Виктор Петрович, не пригласил меня и не передал пачку старых документов и фотографий. «Расскажи о нём - ведь лет через десять все будут судить о том времени и о сотрудниках госбезопасности весьма предвзято, а судьба его была настолько необычной, что хоть книгу пиши! Жаль, что я его мало расспрашивал, а он был таким молчуном - слова не вытянешь...»
Честно говоря, о сотрудниках ОГПУ-НКВД-МГБ тех лет в последние десятилетия у людей, по вполне понятным причинам, сложилось не самое лучшее мнение. Я никого не оправдываю, от исторических фактов не отвертеться - были и репрессии, и БАМлаг, и расстрелы. Но ведь на счету сотрудников госбезопасности - и ликвидации диверсионных групп в годы войны, достаточно вспомнить СМЕРШ, и разведроты, и подвиги разведчиков. А сколько их погибло в борьбе с бандеровцами, «лесными братьями» - не стоит об этом забывать. Я углубился в изучение документов и увлёкся...
Родился Иван Герасимович Соловкин в 1907 году в чувашской глубинке. Мальчишку тянуло к знаниям, и в начале двадцатых он подобно Ломоносову чуть ли не пешком добрался до Московской области. Не чурался любой работы, с 1926 по 1931 гг. работал монтёром в Богородской (с 1930-го - Ногинской) телефонной станции, затем - в депо, помощником машиниста, и заочно учился и учился... Судя по документам, в наше время можно было бы сказать, что провинциал окончил три института! Курсы Московского Губполитпросвета (1928 г.), Богородский рабфак Московского текстильного института (1928-1932 гг.), Московский эксплуатационный институт инженеров железнодорожного транспорта, Институт заочного партийного обучения партактива при ЦК ВКП(б). Благодаря последнему Иван Герасимович становится в 1933 году курсантом ЦТК ОГПУ им. Ф.Э. Дзержинского (Центральные транспортные курсы при транспортном отделе ОГПУ/ГУГБ НКВД СССР — прим. авт.), и в 1934 году награждается грамотой, почётным званием ударника, «активно проявившего себя в социалистическом соревновании по учёбе» и 200 рублями премии. Видно, даже бывалые сотрудники ОГПУ были ошарашены тем, что парень из глубинки проявляет такую тягу к знаниям! А в 1935 году, уже в Пензе, вступил в брак с Анастасией Борисовной Ждановой, вскоре родилась дочь... Во многом ему везло: в массовых репрессиях, к примеру, участия не принимал - либо «слишком умного» молодого сотрудника в это дело не вовлекали, подготавливая к более ответственной работе, либо, скорее всего, просто оберегали. Но, как говаривали соседи, видел и слышал он немало. Но молчал. Как молчал и мой дед, и все сотрудники органов - давали ведь подписку о неразглашении.
О годах войны известно сравнительно немного: на фронте Иван Соловкин был в разведроте (сейчас это называют отрядом особого назначения), часами мог ждать в засаде и в снег, и в дождь, чтобы взять «языка». Участвовал в освобождении Киева, прошёл, можно сказать, всю войну. Но, кроме того, что был награждён многими наградами, среди которых были ордена Красной Звезды и Красного Знамени, медали «За боевые заслуги» и «За победу над Германией», узнать ничего не удалось. Семья пережила немало лишений, ужасы эвакуации... Кое-что рассказал мой хороший знакомый, Александр Леонидович Костицын, который в пятидесятых слушал беседы друзей-ветеранов, и многое врезалось мальчишке в память:
- Молчаливый был старик, настоящий чекист. С друзьями мог пропустить рюмку-другую, но норму знал и никогда не болтал лишнего. В середине пятидесятых его перевели в железнодорожную милицию. Как мне помнится, начальником отдела. Может, ошибаюсь... Мой отец был начальником ОБХСС, а он, по-моему, был начальником уголовного розыска. Отдел уголовного розыска тогда объединял ОБХСС и «убойный» отдел. В конце пятидесятых «пошёл на дембель» в звании подполковника. Устроился на должность коменданта в СМП-223, затем стал там старшим инспектором по кадрам. Потом СМП-223 переименовали в ТМО-10, где он работал по мере сил до глубокой старости. Не хотел на пенсию! А что касается войны... Он фронтовой разведчик, они с батей и твоим дедом в хороших отношениях были, часто собирались вместе. Не знаю, состоял ли он в СМЕРШе, а мой отец был - я даже документ помню: плотная такая бумага с фотографией, и вроде даже не «СССР», а «РСФСР» написано, и «НКВД - СМЕРШ». Помню, как, однажды собравшись, Иван Герасимович, мой отец и, кажется, некий Воробьёв, тоже кагэбэшник (его потом даже куда-то в центр перевели) спорили, кто и чей танк, какого полка, какой роты первым вошёл в Киев. Они приводили массу примеров, между ними шёл отчаянный спор, но после третьей рюмашки они сошлись во мнении, что это был какой-то Воробьёв, однофамилец собеседника. А ведь официально называлась совсем другая фамилия! Фронтовики - они же, черти, всё знали! И кто первыми поднял знамя над Рейхстагом - тоже спорили при нас, при детях. Хорошие люди были, и относились друг к другу - сейчас такого нет...
Да, кстати, Иван Герасимович рассказывал, что, когда освобождали Украину, одними из первых шли их батальоны, и в какой-то посёлочек зашли - сотрудники НКВД там показывали солдатам колодцы, набитые трупами женщин и детей - от года до пяти-шести лет. Говорят, стоны было слышно несколько дней. Может, фашисты это сделали, а может, бандеровцы... Солдаты много повидали за годы войны, и тут - такое! После увиденного пёрли на врага - ой-ёй-ёй, как говорится, водки не надо! Танки вражеские были готовы через колено ломать. Я совсем пацаном был, а это запомнил. И рассказывал это именно Иван Герасимович. Жаль, что я тогда мало расспрашивал - тогда ведь все воевали. Сядут, выпьют - и давай вспоминать, причём в таких подробностях - мороз по коже. Твой дед в Маньчжурии воевал, шоферил на «Студебеккере», он немного моложе был. С четырнадцатого. Моему бате в этом году - сто лет со дня рождения. А Иван Герасимович - самый старший, с седьмого года...
Иван Герасимович Соловкин дожил до перестройки и живо интересовался политическими переменами в стране. Как раз тогда старичкам родные купили цветной телевизор, и открытые «перестроечные» заседания Верховного Совета СССР все смотрели с нескрываемым удивлением. Скончался он в конце восьмидесятых, на год пережив супругу. С внуком его (тем самым пацаном с будёновкой) я дружу много лет, и о своём деде он не особо рассказывает, но гордится. Дочь Ивана Герасимовича была известным в городе детским фтизиатром, и внук стал врачом скорой помощи. А будёновка из детства, как ни странно, сохранилась (см. фото). Как и трудовая книжка, в которую был вклеен вкладыш - не умещались благодарности. А самым интересным документом, сохранённым Иваном Герасимовичем, стал клочок бумаги с приказом: «Об увольнении из органов милиции. Приказ МВД СССР №1052 от 13.12.1953 года по статье 33 (по болезни) - в запас Советской Армии. Зам. начальника доротдела.».
Жаль, что так мало удалось узнать. Молчать дзержинцы умели. Но и за эти предоставленные сведения и документы хочу выразить благодарность Бортникову Виктору Петровичу, Костицыну Александру Леонидовичу и Суслову Константину Владимировичу.