Очередная часть повести нашего земляка, писателя из Санкт-Петербурга Александра Образцова посвящена прогулке по родному городу в один из его приездов в Свободный. ДОСА, старое кладбище, улица Инженерная - с ними связано много воспоминаний автора.
НЕКТАР
Я понял, что человек вряд ли несет все свое в себе. Он концентрирует энергию извне! И это - принципиально.
Люди получают из среды обитания все необходимое и трансформируют это в новый, незнакомый пока вид энергии. Так же, как растения, человек делает свою часть работы, выделяя именную энергию для какого-то общего дела. Эта энергия не может быть выделена принуждением со стороны высших сил. Она должна рождаться совершенно автономно, только тогда она имеет ценность. Да, это нектар. Что ж.
Когда шел мимо ДОСА в сторону площади Лазо, то смотрел на парк, танцплощадку, биллиардную без всякого чувства, совершенно холодно ("вымирают все лучшие воспоминанья" Тютчев), потом, на обратном пути, глянул на сад ДОСА через улицу, вне досягаемости мгновенной (когда можно сразу ступить на аллею) и шевельнулось воспоминание, задрожало.
И еще я понял: мне не хочется взрослым сюда. Я хожу и бессознательно ищу взглядом тех молодых своих друзей. Я хочу в прежний Свободный, в деревянные тротуары. А этот - да, он чище, уютней. Я согласен. Мне не молодости своей жалко, того, что она ушла (хотя это неправда), а жалко той среды, где я мощно концентрировался, перерабатывая "Большой вальс", окончание школы, предстоящий отъезд куда-то.
Это ледяное "куда-то".
Это могила.
Но я шел мимо ДОСА, стучали каблуки об асфальт и думал, глядя на тополя: нет! не возьмешь! не для себя я сохраняю себя от дряблости, от домашних тапок! для вас, дураков, стараюсь!
Добываю нектар без продыха.
О ГОРОДАХ
Есть города, в которые при рождении вдохнули культуру и она прижилась в организме. А есть города, порожденные беспорядочностью, угаром, бессмыслицей. В них все и строится нелепо: то на горе возведут ампирную баню, и она извергает клубы пара, сеет шлак и у пивного ларька собирает никогда не моющихся людей, а то изобретут свой, особый стиль жизни, где все начальники, например, носят белые кашне, а то еще бывает, что все пьют.
Так вот Свободный (разумеется, Алексеевск) заложили в 1912 году так не по-русски основательно, что все эти годы отсюда вытекает масса культурных уроженцев.
МЫСЛЯЩИЙ ЧЕЛОВЕК
Мыслящий человек все это прочтет, а потом скажет со вздохом:
- Ну да! Да... Мило, да... Но вот мировоззренчески - нет. Нет! Как будто сел на велосипед и попер по шоссе, сам не зная, куда оно ведет. Куда выведет!.. Хотя в этом есть какой-то мелкий, ускользающий смысл... Но кто из них оправдывался перед читателем, балагурил с ним? Они сразу давали список кораблей на сорок страниц и описание вооружения. Все!
И посмотрит скорбно на собеседника мыслящий человек: "И этот не тот! даже говорить не о чем!"
А я непечатно и кратко посылаю его подальше, потому что и эту небольшую главку считаю существенным шагом вперед.
КЛАДБИЩЕ
В Свободном я прежде всего должен пойти на старое кладбище на горе за церковью и найти там могилы деда и бабушки. Дед умер в 1948 году после пятнадцати лет легочной болезни, в начале которой была жестокая простуда, а бабушка Вера Петровна - в 1972 году, 84 лет, также простывши.
Если идти по направлению к площади Лазо и чуть забирать вверх, то где-то там и расположено кладбище.
Я поднимался по улицам и город открывался в разные концы. Людей почти не было: впереди шла по-кавалерийски старуха в черном, но я не стал ее догонять, чтобы спросить о кладбище. Нехорошо. Сам найду. Я прошел мимо деревянной пятиглавой церкви, окрашенной в ядовитый синий цвет. Медный колокол на колокольне выглядывал, как ротозей. Белые железные ворота на территорию церкви были на замке и хитром запоре. Видимо, местные атеисты школьного возраста приучили причт к бдительности.
Уже у самого последнего подъема перед кладбищем стояло лицом к городу четырехэтажное крупное здание кооперативного техникума. К нему вела бетонная лестница, частью обвалившаяся. Ее боковые ограничители были выполнены в виде чудовищных тумб. В эти тумбы упрятаны были машины кирпича с полным надругательством над здравым смыслом. Это была демонстрация воли завистливого лентяя. Это было направлено на подавление инакомыслящих, вернее, просто - мыслящих. На этих гигантских тумбах он и находился - дух завистливого лентяя, его примитивное эго.
Нельзя злым приходить на кладбище.
У общежитий техникума - целая роща коренастых, пышно-зеленых сосен. И даль Свободного, хотя и буроватая из-за сопок, не успевших еще позеленеть, хотя и разбросанная, деревянная, шиферная, но все же даль, родина с рекой.
У стареньких ворот сидела на скамейке старуха в зеленом пальто.
- Вы не подскажете, как мне найти могилу бабушки? Я был на Западе, когда ее хоронили пятнадцать лет назад, - я принял старуху за легендарную сторожиху кладбища, единственную, кто получал зарплату за мертвых людей в этом городе. Мне сказали, что она помнит и десяти, и двадцатилетние похороны.
- Та вот я нэ бачу, игде вин е, - старуха изменила непроницаемое выражение лица на доброжелательное. - Собака лае, а його нема. Сама-то в больницу вьехала, у Благовещенск. А його нема. Може, могилку кому показывае. Я и у окна стучала. Може, за хлибом пийшов. Та я уж долго сижу.
Я через новые ворота, мимо свалки прошел на кладбище. Я не надеялся найти их могилы. Деревья росли часто, потеплело, на солнышке было даже жарко. Я сделал круг между могил, оград. Нет. Не найти. Никаких списков, планов, учета, регистрации. Завистливые лентяи считают, что мертвецы это лишь часть неорганической природы и думать о них надо как можно реже. Лучше вообще не думать.
СТАРИК НА ИНЖЕНЕРНОЙ
- Вы давно здесь живете? - спросил я у старика, ссыпающего золу в траншею.
- Да я и родился здесь, - ответил старик, срывая покровы со своей жизни.
Вся Инженерная улица, уходящая вверх, лежала со вспоротым животом.
- В лютые морозы копали эту траншею. Японским экскаватором, - старик поставил пустое ведро, из него рыжим кольцом высунулась облачко золы и снова скрылось. - Тепло тянут к новой школе. План-то на всех дан в один срок - на землеройщиков, отделочников, сантехников, каменщиков и еще черт те на кого. Но это ж невозможно, чтоб кто-то план не нарушил. Тот нарушил, этот. А землеройщик выполнил в срок. Вот и лежит улица полгода кишками наружу. Я человек мирный, но тех идиотов, которые нам такую жизнь запланировали, я бы за яйца подвесил. Особенно монгола того лысого.
Старик сказал эти слова задумчиво, посмотрел вдаль.
- Или вот дома построили панельные внизу. А сток воде закрыли. И в тех двух своих домах, где люди с рождения живут, вода круглый год под полом стоит. И люди в том не виноваты. Нет. Это сейчас такие разговоры идут: что русский, мол, всегда дурак был. Головотяп. Раньше, помню, над китайцем так измывались: китаеза, китаеза. А китаеза тыщи лет с такими дураками разговаривает. Это такая природа у человека - слабого топтать. Чуть человек оскользнулся, надо его быстрей глубже вбить. Какое дело - русский или бурят? Или еврей так называемый? Большевики тут правы были - от человека зависит. Но они человека неправильно стали определять. Они его внешне определяли. На уровне бревна. Поэтому я их слышать не могу. Только по телевизору скажут "КПСС", так у меня все ходуном идет. Дураки, они всегда вместе держались, кучей шли, но уж до такой крови-то еще никогда не добирались. Ты чего спросил-то?
- Насчет? - я был поражен фонтаном свободомыслия.
- Давно я здесь живу? А я говорю - родился тут. И что?
- Да я, наверно, тоже здесь родился, - сказал я.
- Ну что ж, - ухмыльнулся старик, - улица ничего, нормальная. А что так - "наверно"? Не помнишь, что ли?
- Дед у меня здесь жил. Образцов. А отец комнату снимал на Торговой.
- Ну, знаю я Образцова. Вон там, сосед мой, в голубом дому. Это ж я молодой был, когда он умер. А потом старушка дом продала. К сыну уехала на прииск. Похож ты на батьку своего. Похож.
У меня немного перекрутилось в голове от соответствий. Отца старик видел лет сорок назад, то есть ему самому и отцу было меньше, чем сейчас мне лет на десять, бабушке было меньше, чем сейчас ему лет на пятнадцать, так почему он называет ее старушкой?
- Откуда приехал-то? Инженер, что ли?
- Из Ленинграда. Географический закончил, - полтора раза соврал я. Географический я не закончил, и своим заявлением обозначил себе ложную профессию.
- А-а. Георгаф. Работал я тут на малом БАМе в изыскателях по рекам, по мостам. Это в тридцатых годах. Четыре партии было - Селемджа, Бурея, Олекма, Гарь. Зэки там были, конечно. Я в кино пошел смотреть "Далеко от Москвы". Ушел через полчаса. Там комсомольцы строят. Это ж ты подумай, как человек силен: ведь семьдесят лет все врут, врут, врут. Ни одного слова правды я за свою жизнь не слышал. И - ничего! Правду говорить стали и как с гуся вода вся эта ложь! Ну разве не чудесно? Хочется мне перед смертью, дорогой георгаф, увидеть господа Бога и с ним на эту тему поговорить. Поблагодарить за то, что он такую крепкую материю на человека потратил. Но и шелобан я б ему вкатал за такие его эксперименты, которые он над моей родиной Россией инкционировал. Потому что любой сатана прежде, чем дело свое делать, он глазом на начальство косился. И - ничего, порядок! У меня в хозяйстве гвоздь пропадет, я это замечу! А тут сто лет, понимаешь, детей да стариков, да мужиков с бабами безвинно ломами убивали, да еще песни при этом пой!
Так и в Совгавани в войну, служил я там, далеко от Москвы. Эти лагеря через пять километров, и зэки с кайлом да лопатой, прямо сплошные ряды людей. Норму не дал - паек урежут. Если урежут, как дашь? Человека там не хоронили. Клали в мох. Берия всех строителей погубил. Посмотри, как строят, это разве стройка? Они же всю землю перевернули, они самое главное воевали с землей, рыли ее, взрывали. Крестьянин землю вычесывал, как шкуру дорогую, и босиком по ней ходил. Он знал, что она живая. А эти ее убили. Но не всю. Руки коротки. Ты в командировке, что ли? Вид озабоченный.
- В командировке. Это вот тот голубой дом?
- Я ж сказал - сосед мой. Дом за шесть тысяч продан, за внешний вид. Потому что лес пошел на него - верхушечный. А что внутри? Комнатка там, потом туда кухня, сюда зало, и еще комнатка. Ажаев его фамилия, этого вруна.
НОСТАЛЬГИЯ
Я хотел обойти квартал с внешней стороны, но свернул во дворы и, пройдя мимо полуразрушенной гостиницы "Амурзолото", вдруг попал на четверть века назад. У котельной лежала мелкая угольная пыль, деревянные заборы потемнели, наклонились... Я подошел к своему забору, поднялся на груду металлолома, утвердившись на железной, порезанной автогеном плите... В особенности меня взволновали перила на стайке, на балкончике вышки, где мы с братом жили летом после армии... И две доски посреди огорода, на бровке, по ним ходил на работу отец вот к этой калитке. Сейчас он почти ослеп и живет в Донбассе, в чужой стороне... А еще стоит вишня, которую он посадил, и яблоня-ранетка... Он никогда уже не увидит этот дом...
Я жадно смотрел и на завалившийся парник, и на завалинку с отставшими досками. Дом еще крепкий, очень крепкий...
Грусть меня охватила. Я повернулся и ушел.
ДЕМОГРАФИЯ (2)
Город Свободный по переписи 1979 года занимал в СССР 364 место - 74 520 человек.
Рядом по населению находятся: Азов, Асбест, Балхаш, Белорецк, Бузулук, Воскресенск, Вышний Волочек, Гатчина, Гусь-Хрустальный, Егорьевск, Ейск, Ессентуки, Железнодорожный, Каменск-Шахтинский, Кохтла-Ярве, Красногорск, Кропоткин, Лысьва, Мары, Мозырь, Молодечно, Мукачево, Нарва, Небит-Даг, Обнинск, Павловский Посад, Петродворец, Полоцк, Раменское, Умань, Феодосия, Чайковский, Черемхово, Черногорск, Шуя, Шауляй, Элиста, Юрга.
Какое точное стихотворение.
ОТЦЫ
Было время, когда они, захватив к пятидесяти-пятидесяти пяти годам командные высоты, думали, что им не будет сноса. Как они ездили в командировки, как ставили руки локтем на стол, удивляясь, когда рука прижималась сыном, как придирчиво-снисходительно оглядывали избранников дочерей, как пили, в конце концов!..
И вот их уже не берут в больницу, потому что молодым места не хватает, их никто не помнит там, где они работали и властвовали когда-то, и по лестнице они сходят, держась за перила и останавливаясь от слабости.
Что происходит с человеком, почему он стареет? Я этого не понимаю. Это чье-то преступление или вопиющая халатность - заставлять людей стареть.
Мой отец держался дольше многих. Он и седеть-то начал с семидесяти лет, и дедушкой не хотел называться в этом возрасте. А - сразу и постарел, и согнулся. И почти ослеп.
Жизнь пошлая и подлая штука. Хотя она и беспрецедентна.
МОЯ ЖИЗНЬ
Моя жизнь - находка для социолога. Я везде всего попробовал. Родился в предпоследний год войны в городе Свободном. Грудным младенцем попал в авиационную катастрофу. Пяти лет, качаясь на одном электрическом проводе, схватился за другой. Соседский парень сдернул меня за ноги. А прибежавший отец не дал невежественным женщинам закопать меня по шею в землю для того, чтобы ток ушел. Он вернул мне жизнь при помощи искусственного дыхания. Мы в это время жили на руднике Токур, совсем недалеко от Охотского моря.
Господь, видимо, заметил меня после двух покушений со стороны цивилизации и вложил в душу презрение к науке.
Где я только не учился, где только не работал, где только не жил. Но ничто меня не коснулось. Мне по-прежнему пять лет. И все, что я делаю, я делаю без умысла, как Бог на душу положит. Но в поступках и в написанном мною окружающие обязательно находят тот или иной умысел. Нет у меня умысла! И никогда не было! Я даже на свет появился без собственного согласия.
Больше того, если я вижу явную выгоду для себя в каком-то знакомстве или показе или телефонном звонке, я с удовольствием избегаю подобных подарков судьбы.
В этом моя наглость и непрекращающийся раздор с машинной логикой презренной цивилизации, два раза покушавшейся на меня, младенца.
Почему люди страшатся быть дурачками? Ведь дети иногда - такие дурачки! Когда первоклассник обнимает маму за талию и спрашивает, отчего она не хочет побольше есть и родить ему братишку, как тетя Света, то он ведь - дурачок. И любовь к нему оттого, что он дурачок, удесятеряется.
Все мы дети у матушки-природы. Но любит она только дурачков.
(Продолжение следует).
Фото из архива редакции.