До сих пор не были известны многие подробности той страшной трагедии. А она коснулась не только семей погибших моряков, но и населения многих приморских посёлков, расположенных вблизи бухты. В годовщину трагедии мы публикуем расследование, которое провели журналисты отдела науки «Газеты.Ru».
«Спустя сорок лет после ядерных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки и за год до аварии на Чернобыльской АЭС имело место ещё одно происшествие, в очередной раз поставившее под вопрос использование «мирного атома» в военных целях. Инцидент, о котором пойдет речь, произошёл на судоремонтном заводе ВМФ в бухте Чажма на базе Тихоокеанского флота СССР. Все началось с того, что летом 1985 года атомная подводная лодка К-431, которая являлась носителем крылатых ракет, истощила запас своего атомного топлива и отправилась в бухту Чажма для «дозаправки», в ходе которой специалисты должны были произвести замену отработанного ядерного топлива на свежие стержни тепловыделяющих элементов.
«За четверть века существования атомоходов флотский люд к «атому» попривык и, несмотря на тяжёлые ядерные аварии на К-19 или на К-27 (да мало ли их было?), с ядерной энергетикой стал общаться на «ты», — вспоминал советский офицер-подводник Николай Черкашин.
По воспоминаниям Николая Черкашина, «все делалось так, как требуют строжайшие инструкции и наставления по проведению подобных работ». Для того чтобы выполнить замену отработанного ядерного топлива, надо было снять крышку реактора — полутораметровый стальной цилиндр толщиной в человеческий рост. Между крышкой и корпусом реактора находится круговая красномедная прокладка, которая за годы эксплуатации «прикипает» к стальным окружьям так, что требуется специальное устройство для подрыва крышки, которые называется гидроподрывателем.
«Как и все большие беды, трагедия Чажмы началась с мелочи — с обломка электрода, попавшего под красномедную прокладку», — вспоминал Николай Черкашин.
Вместо того, чтобы собственноручно заниматься проверкой каждого из этапов процедуры, руководящий офицер поручил выполнение этой обязанности мичману, который не уследил за происходящим. Таким образом, когда замена 180 стержней уже была произведена, процесс поднятия крышки реактора подлодки надо было повторить.
Поскольку моряки не хотели проблем, то решили сделать всё сами и не стали прибегать к помощи Технического управления флота, представители которого должны были бы проследить за операцией и составить протокол.
Вместо этого моряки сняли крепления с крышки реактора, и кран плавучей мастерской начал поднимать её. При этом вместе с крышкой поднялась компенсирующая решетка и остальные поглотители. Тут-то и произошла фатальная ситуация — с моря прибыл торпедолов и прошёл по бухте, что вызвало волны, которые качнули плавучую мастерскую с краном. В результате крышка реактора была выдернута со всей системой поглотителей на ещё большую высоту, и реактор вышел на пусковой уровень, в результате чего и произошла цепная реакция.
Тушением подводной лодки занимались работники судоремонтного предприятия и экипажи соседних лодок. Естественно, что ни специальной одежды, ни специальной техники у них не было. При этом им удалось побороть пожар за два с половиной часа, а специалисты из аварийной бригады приехали лишь по прошествии трёх часов после взрыва. Более того, на протяжении нескольких часов ликвидаторам не могли выдать свежие комплекты одежды взамен заражённых.
«Куски человеческих тел были разбросаны по всему пирсу. Их собрали в одно место и накрыли одеялами, взятыми с торпедолова. Потом между лодкой и плавбазой всплыл ещё один обрубок… Даже мне, медику, повидавшему на своём веку немало трупов, было не по себе. Что же говорить о матросах-мальчишках, которые с ужасом взирали на лужи крови и то, что осталось от их сотоварищей… Разумеется, меньше всего они думали о радиации, которую излучал развороченный реакторный отсек... Первую медицинскую помощь в привычном смысле этого слова оказывать было некому: были одни трупы. Раненых не было. Были смертельно облученные люди. Но лечить их мне не довелось. Все тридцать девять человек с первичным диагнозом ОЛБ — «острая лучевая болезнь» — были отправлены в госпиталь посёлка Тихоокеанский. Нам же пришлось два дня собирать в резиновые мешки куски тел. А потом сожгли их на территории спецчасти — ядерного арсенала. Там же и погребли, поставив скромный камень», — вспоминал флагманский врач 9-й дивизии 6-й эскадры подводных лодок Георгий Богдановский.
На третий день после трагедии на территории завода нашли золотое обручальное кольцо одного из погибших, по которому установили, что в момент взрыва уровень радиации достигал 90 тыс. рентген в час. Для сравнения — это втрое больше, чем при аварии на Чернобыльской атомной станции.
«Если бы после катастрофы в Чажме прозвучали правдивые доклады вплоть до Генерального секретаря ЦК КПСС, председателя правительства СССР или хотя бы до Министра Обороны СССР — уверен, что тогда были бы приняты организационные меры, в том числе созданы комиссии по проверке всех ядерных объектов СССР, по проверке компетентности, технической культуры персонала таких объектов. Тогда и на Чернобыльской АЭС были бы сделаны выводы из катастрофы в Чажме и, возможно, не пришел бы чёрный для всей планеты день — 26 апреля 1986 года», — вспоминал вице-адмирал Виктор Храмцов.
Всего при взрыве ядерного реактора, который в официальных документах именовали «хлопком», пострадали 290 человек. А последствия этого взрыва ощущаются до сих пор. Хотя в 1995 году правительство выделило 36 млрд руб. на ликвидацию последствий катастрофы, официально о её масштабах по-прежнему не говорят.
